|
Эмпирически каждый человек знает, как быстро происходит обновление исторической среды, в которой мы живем. Если разделить жизнь человека на три двадцатипятилетия - это среднее время смены поколений, то они отчетливо покажут, что каждый последующий отрезок времени намного богаче новациями, чем предыдущий. Но при жизни наших предков на аналогичные отрезки времени приходилось заметно меньше исторической динамики, а в средние века, в античности, тем более на Древнем Востоке индивидуальная жизнь человека вообще не была подходящей мерой для течения истории - его мерили династиями, целыми цепями жизней. Таким образом, вся человеческая история представляет собой прогрессивно ускоряющийся процесс и вне этого процесса понята быть не может. Хотя в третичном и четвертичном геологических периодах развитие биосферы достигает максимальной ускоренности, но человеческую социальную историю можно начинать как бы с нуля. Ускорение продолжается, но оно возможно лишь благодаря тому, что в мире появляется новая, более высокая форма движения материи, при которой прежняя форма, биологические трансформации, уже может быть приравнена к неподвижности. В долгих эпохах, на которые делят мировую историю, акселерация всегда выражена наглядно. Каменный век длиннее века металла, который в свою очередь длиннее века машин. В каменном веке верхний палеолит длиннее мезолита, мезолит длиннее неолита. Бронзовый век длиннее железного. Древняя история длиннее средневековой, средневековая - длиннее новой, новая - длиннее новейшей. Гегелевская схема всемирной истории впервые представила ее как динамическое эшелонированное целое с качественными переломами и взаимным отрицанием эпох, с перемещениями центра всемирной истории из одних стран в другие, но с единым вектором совокупного движения. А Homo sapiens во время истории телесно, биологически уже не меняется. Что же присущее биологии исчезло в человеческой истории? Диалектический материализм отвечает - общественная история есть такое состояние, при котором прекращается и не действует закон естественного отбора. У человека процесс морфогенеза со времени оформления Homo sapiens в общем прекратился. При этом законы биологической изменчивости и наследственности, конечно, сохраняются, но прекращается действие внутривидовой борьбы за существование и тем самым естественного отбора. "Учение о борьбе за существование, - писал К. А. Тимирязев, - останавливается на пороге культурной истории. Вся разумная деятельность человека одна борьба - с борьбой за существование". Почему прекратилось размножение более приспособленных и вымирание менее приспособленных (за вычетом, разумеется, летальных мутаций)? Иначе говоря, почему забота о нетрудоспособных, посильная защита их от смерти стали отличительным признаком данного вида? Ответ гласит: вследствие развития и разделения труда. Взаимосвязь получается не простая, а диалектическая - труд спасает нетрудоспособных. Мостом служит сложнейшее понятие общества. Социальному бытию как форме движения материи уже присуще такое нарастание прогрессивных трансформаций во времени, что сравнительно с этим ускорение, присущее филогении, биологической эволюции, может быть приравнено к нулю. При этом началом истории разума на планете Земля следует считать момент, с которого человеческая история стала двигаться быстрее истории окружающей природной среды (как и быстрее телесных изменений в самих людях). Не вторгаясь в область исторической науки, попробуем проследить, как шло зарождение разума до начала истории. Поворотной точкой в эволюции животного мира стала, по-видимому, миоценовая эпоха третичного периода. Изменения ландшафтов Земли, связанные с горообразованием, изменения климата, ставшего более засушливым и как следствие сокращение массивов джунглей, заставили предков человека - дриопитеков, которые жили в основном на деревьях, осваивать наземный образ жизни. Сокращение же количества тропических плодов заставило искать альтернативные источники пищи, да и спрятаться от хищников на открытой местности стало значительно труднее. Поэтому и неудивительно, что одни виды вымерли, другие ушли вслед за отступающими джунглями, но некоторым видам африканских австралопитеков, удалось приспособиться и к таким суровым и непривычным условиям. В родословном древе приматов в миоцене от низших обезьян ответвилось семейство антропоморфных обезьян - понгид. В плиоцене от линии антропоморфных обезьян ответвилось семейство архантропов (троглодитид, гоминоидов). Представители этого семейства - питекантропы, синантропы и др. морфологически уже очень близки к человеку, но по физиологии нервной деятельности принципиально отличаются от человека, находятся на уровне первой сигнальной системы. От плиоцена до голоцена они быстро эволюционировали и давали боковые ветви. Высшая форма среди них, именуемая палеоантропами, вся в целом и особенно в некоторых ветвях по строению тела, черепа, мозга в огромной степени похожа на человека. От линии архантропов в верхнем плейстоцене ответвилось семейство гоминид, , или "неоантропов", подразделяемых на "ископаемых" (кроманьонцы) и "современных" (люди), представленое лишь видом Homo sapiens. Таксономический ранг семейства гоминид оправдан огромной биологической значимостью такого новообразования, как органы и функции второй сигнальной системы. Чем же обусловлено появление у человекообразных обезьян второй сигнальной системы? Ответ очевиден - приспосабливанием к условиям окружающей среды и естественным отбором тех, кому удалось приспособиться. В современной биологической науке исходным понятием является биогеоценоз - взаимосвязанная совокупность, или "сообщество", видов и их популяций, населяющих данный биотоп. Принята такая упрощенная схема соотношения трех "этажей" в биоценозе: если биомассу растений приравнять к 1000, то биомасса травоядных животных равна 100, а биомасса хищных - 10. Такая модель иллюстрирует огромную "тесноту" в верхнем этаже. К этой статической "пирамиде чисел" Семпера надо добавить закон флюктуации относительной численности травоядных и хищных, разработанный математиком Вольтерра и его продолжателями: при обилии травоядных число хищников возрастает, пока само не становится фактором уменьшения числа травоядных, что в свою очередь приведет к резкому падению числа хищных, размножению травоядных и т.д. Эти циклы могут мыслиться и как относительно короткие и локальные, так и в масштабах порядка целых геологических эпох. Наука об экологии животных свидетельствует, что объединение в одном лице источника смерти (убийцы) и потребителя трупа представляет собой биологически сложный и очень специальный феномен. Прежде чем таковым стал человек (в качестве охотника или скотовода), высшие приматы осуществили нелегкое приспособление к одной из этих двух функций - к поеданию мяса умерших крупных животных. И уже это было само по себе сложнейшей биологической трансформацией. Архантропы включились в биосферу не как конкуренты убийц, а лишь как конкуренты зверей, птиц и насекомых, поедавших "падаль". Иначе говоря, они заняли если и не пустовавшую, то не слишком плотно занятую экологическую нишу. Архантропы не были охотниками, хищниками, убийцами, хотя и были с самого начала в значительной мере плотоядными, что составляет их специальную экологическую черту сравнительно со всеми высшими обезьянами. Разумеется, они при этом сохранили и подсобную или викарную растительноядность. Предки человека, начиная с австралопитековых и кончая палеоантроповыми, умели лишь находить и осваивать костяки и трупы умерших или убитых хищниками животных. Впрочем, и это было для высших приматов поразительно сложной адаптацией. Ни зубная система, ни ногти, так же как и жевательные мышцы и пищеварительный аппарат, не были приспособлены к занятию именно этой экологической ниши. Овладеть костным и головным мозгом и пробить толстые кожные покровы помог лишь ароморфоз, хотя и восходящий к инстинкту разбивания камнями твердых оболочек у орехов, моллюсков, рептилий, проявляющийся тут и там в филогении обезьян. Палеоантропы стали высоко эффективными и специализированными раскалывателями, разбивателями, расчленителями крепких органических покровов с помощью еще более крепких и острых камней. Тот же самый механизм раскалывання был перенесен ими и на сами камни для получения лучших рубящих и режущих свойств. Это была чисто биологическая адаптация к принципиально новому образу питания - некрофагии. Лишь один род пытался адаптироваться иным путем (мегантропы, парантропы, гигантопитеки) - путем наращивания мощи челюстей, но эта линия оказалась непродуктивной. Прямоходящие высшие приматы-разбиватели одновременно должны были оказаться и носильщиками. В самом деле, если условием их существования было применение острых или специально заостренных камней к тушам и останкам животных, то для сочетания этих двух элементов часто надо было или нести камень к местонахождению мясной пищи или последнюю - к местонахождению камня. Вот в первую очередь - почему палеоантропы были прямоходящими: верхние конечности должны были быть освобождены от функции локомоции для функции ношения. Так называемые "орудия труда" в нижнем и среднем палеолите были чисто природными новообразованиями - средствами разделки останков крупных животных и ничем более. Тот факт, что палеоантропы для своего специфического образа питания принуждены были оббивать камни камнями, несет в себе и разгадку появления у них огня. Искры сыпались в большом числе при ударах друг о друга кремней и других твердых пород. Теоретически и экспериментально доказано, что эти искры способны зажечь любой вид трута. А в роли такового выступала настилка любого логова и жилья палеоантропов, несомненно, однородная с настилкой берлог, нор, гнезд других животных. Тление настилки в местах обитания возникало хоть и редко, но неуклонно. Иными словами, зачатки огня возникали непроизвольно и сопровождали биологическое бытие предков человека. Первая польза, извлеченная ими из такого тления, - это, вероятно, вытапливание с его помощью дополнительных количеств костного мозга из трубчатых и особенно губчатых скелетных фрагментов. Дальнейшее развитие предков человека знаменуется еще одним новшеством - они стали состязаться с хищниками, но не в силе и ловкости, а в иной сфере, недоступной для животных, в сфере понимания ситуации. Их оружием стала непредсказуемость поведения каждого члена стаи при нацеленности действий всех на единый результат. И первой силой природы, которую предок человека поставил себе на службу, главным его "инструментом" в доисторические времена стали не камень, не палка и даже не огонь, а хищные животные. Для хищника добыча и соперник - одно и то же существо, которое состязается с ним в силе, ловкости, скорости. А для предков человека дело представляется иначе. Добыча - туша убитого зверя - не может ни убегать, ни сопротивляться, она - добыча, но не противник. Хищник сопротивляться может, но, не говоря о том, что он к этому моменту измотан борьбой, он не добыча, он досадная, иногда опасная, но всего лишь помеха. Его нужно лишь отогнать, а не преследовать, не драться с ним на жизнь и на смерть. И не нужно отгонять его в первый же момент: пусть он полакомится, отяжелеет ... Более того, назавтра, вновь отправившись на охоту, он снова станет другом, союзником, но снова лишь до момента, когда жертва испустит последний вздох. Так в пищевой пирамиде планеты Земля появился над травоядными и над хищниками новый уровень. И в тот момент, когда это произошло, наши предки оказалось вне обязательной для всех существ соревновательности хищник - жертва. А у биологического вида, нашедшего принципиально новую пищевую стратегию, конкурентов просто нет. Поэтому он неограниченно возрастает в числе и распространяется, не встречая сопротивления, с континента на континент. Ныне палеоантропологии известно, что у всех представителей палеоантропов (неандертальцев в широком смысле), не говоря о нижестоящих формах, в архитектонике мозга отсутствовали все верхние префронтальные формации коры головного мозга. А также отсутствовали те зоны височной и теменной областей, которые осуществляют второсигнальное управление и деятельностью, и восприятием, и прочими функциями организма человека. Они присущи только и исключительно Homo sapiens, что и служит (по линии анатомо-морфологической и функциональной) основанием для его радикального обособления в классификации видов на таксономическом уровне семейства (если не выше). Поскольку вторая сигнальная система имеет свой мозговой субстрат не только в виде микрообразований, но и в виде таких крупных формаций-посредников, как передняя часть лобной доли, ее присутствие или отсутствие, скажем, у неандертальцев очень легко установить с достаточной достоверностью на основании эндокранов (и даже с немалым приближением на основании экзокранов, т.е. наружной формы черепов). Если нет наличия верхних передних формаций лобных долей - значит нет речи ( языка), значит нет человека. И мозг следующего эволюционного звена, археоантропов, тоже не содержит отделов, специфических и неотъемлемых для нашей речевой деятельности, хотя объем его увеличился, некоторые области и поля увеличились сравнительно с мозгом высших обезьян и австралопитеков. У палеоантропов эти изменения строения мозга пошли значительно дальше, но и у них недостает развитой верхней лобной доли, именно того, что у человека осуществляет речевое регулирование и программирование деятельности, т.е. прежде всего его трудовые действия. В частности, у них интенсивно росла зрительно-обонятельная, затылочная область мозга, которая у человека, т.е. у Homo sapiens, снова сокращается настолько, что теряет весь относительный прирост, накопленный за время эволюции этих предковых форм. Из этих анатомо-морфологических данных, строго рассуждая, можно сделать единственный вывод: речь и труд человека не могли бы возникнуть на базе мозга обезьяны, даже антропоморфной. Сначала должны были сложиться некоторые другие функциональные системы, как и соответствующие морфологические образования в клетках и структурах головного мозга. Это и произошло на протяжении эволюции, сопровождающейся нарастанием в течение плейстоцена (ледникового периода) важных новообразований и общим ростом объема головного мозга. Но это отвечало не уровню второй сигнальной системы, а еще только специализированной в некоторых отношениях высшей нервной деятельности на уровне первой сигнальной системы. Только позже, т.е. у палеоантропов, оно стало биологическим фундаментом, на котором оказалось возможным дальнейшее новшество природы - человек разумный. Само явление речи рассматривается обычно как некая константа, без попытки расчленить ее на разные уровни становления (особенно в филогенезе) и тем самым вне идеи развития. Между тем, вопрос о разумности не имеет решения, пока мы не выделим тот низший функциональный генетический этап второй сигнальной системы, который должен быть прямо выведен из общих биологических и физиологических основ высшей нервной деятельности. Существует ли действительно глубокий перелом между отсутствием и наличием речи в филогении человека, как он наблюдается у ребенка между отсутствием слов и "первым словом" (с последующим быстрым расширением речевых средств)? Обратимся к аналогии с прямохождением - мыслимо ли промежуточное состояние между передвижением на четырех конечностях и выпрямленным положением на двух конечностях? Нет, "полувыпрямленного" положения вообще не может быть, так как центр тяжести заставит животное упасть снова на четвереньки, если он не перемещен к положению выпрямленному - двуногому. Иными словами, по механической природе вещей здесь действует принцип "или - или". Следовательно, переходное состояние к ортоградности в эволюции высших приматов состояло не в "полувыпрямленности", а в том, что древесные или наземные антропоиды иногда принимали выпрямленное положение (брахиация и круриация на деревьях, перенос предметов в передних конечностях на земле и пр.), а прямоходящие приматы иногда принимали еще положение четвероногое. Аналогично обстоит дело с речью - она настолько противоположна первой сигнальной системе животных, что не может быть живого существа с "полуречью". Тут тоже действует принцип "или - или". Другой вопрос - сколь были обширны начальные завоевания речи у первой сигнальной системы, сколь долго продолжалось ее наступление. Данные эволюции мозга и патологии речи свидетельствуют, что речь появляется только у Homo sapiens. Более того, можно сказать, что проблема возникновения Homo sapiens - это проблема возникновения второй сигнальной системы, т.е. речи. На предшествующих уровнях антропогенеза каменные "орудия" и другие остатки жизнедеятельности ничего не говорят о детерминированности этой деятельности речью. К сожалению, развитие антропологии пошло не в сторону сближения с психологией. То, что "самый труд" характеризуется наличием у человека сложного отличительного феномена цели, или намерения - осталось вне исследования; все внимание было устремлено на рассмотрение костных останков наших ископаемых предков в комплексе с данными археологии о материальных остатках их жизнедеятельности. Подразумевалось, что форма камня, измененная их руками, свидетельствует о соответствующем замысле, о цели, хотя никто не говорит о замысле или цели птицы построить гнездо. Категория "цель деятельности" не была предметом анализа антропологов. Между тем деятельность, подчиненная цели, есть свойство сознания, а сознание, по словам Maрксa, "с самого начала есть общественный продукт и остается им, пока вообще существуют люди". Целеполагание как психическое свойство не является врожденным свойством индивида. Именно сознательная цель труда определяет действия работающего как закон, которому он должен подчиняться, как внешний фактор по сравнению с аутичной жизнедеятельностью. Сознательная цель, есть интериоризованная форма побудительного речевого обращения, команды, инструкции. Аутоинструкция может заменять инструкцию, данную другим лицом, но от этого она не утрачивает своей генетически речевой природы. Человек мыслит, говорит и действует, все это вместе составляет его деятельность. Иными словами, триада деятельности человека включает мышление, речевое общение и поведение (понимая здесь под словом "поведение" его действия за вычетом мышления и речевого общения). Этой триаде в свою очередь соответствует триада качеств языка: интегрировать и синтезировать опыт, воплощать мысль, осуществлять общение. Члены каждой из этих триад находятся во взаимозависимости между собой, т.е. каждый носит следы прямых воздействий со стороны других членов. Но действие человеческого мозга в каждый данный момент определяется не одной величиной этих внутренних взаимосвязей. В отличие от животных работа каждой такой системы и мозга в целом, должна быть помножена еще и на работу предшествовавших и окружающих человеческих мозгов. Эта связь между мозгами осуществлялась и осуществляется только второй сигнальной системой. Поднимаясь от речевого общения к поведению индивида, мы находим, что речь трансформируется в индивидуальном мозге в задачу, а задача детерминирует и мышление, и практическую деятельность. В связи с задачей происходит вычленение одних условий и игнорирование других в любом интеллектуальном и поведенческом акте у человека. Экспериментальные данные свидетельствуют, что это преобразование речи в задачу (команду или намерение), задачи - в мыслительное или практическое поведение совершается в лобных долях коры головного мозга; больные с поражениями лобных долей не могут удержать задачу. Тем самым поведение этих больных не может удовлетворять Марксову определению процесса труда - "… в процессе труда деятельность человека при помощи средства труда вызывает заранее намеченное изменение предмета труда". А как известно, наибольшее морфологическое преобразование при переходе от палеоантропа к Homo sapiens (неоантропу) совершилось именно в лобных долях, преимущественно в передних верхних лобных формациях. Пока думали, что речевое общение - это только кодирование и декодирование сигналов, управление им локализовали в участках мозга, управляющих сенсорными и моторными аппаратами речи. Но теперь очевидно, что к речевым механизмам мозга относятся и те его структуры, которые, преобразуя речь, превращая ее в задачи, дирижируют всем поведением, в том числе и оттормаживая все, не отвечающие задаче, импульсы и мотивы. Некогда И.Павлов думал объяснить мышление человека как "условные рефлексы второй степени". Он сначала предполагал, что каким-то качественно исключительным достоянием человека является свойство вырабатывать условные рефлексы на условные раздражители. Все выглядело заманчиво просто, но опыты показали иллюзорность этой ясности. Удалось получить и у животных условные рефлексы второй степени. Потом не без труда добились и рефлексов третьей степени, а дойдя, наконец, чуть ли не до седьмой, бросили эти опыты, ибо они выполнили свою отрицательную задачу. Что из того, если какое-то животное не только "изготавливает орудия", но "изготавливает орудия для изготовления орудий"? Свойств человека не выведешь из свойств животного путем увеличения количественных различий без перехода в новое качество. Психология человека - это физиология нервной деятельности на уровне существования второй сигнальной системы. Физиологическая школа Павлова установила фундаментальный физиологический факт: вторая сигнальная система оказывает постоянную отрицательную индукцию на первую. Это открытие не менее важно, чем постоянно подчеркиваемый тезис об их "совместной работе". Оно перевело на материалистический физиологический язык мысль Декарта о способности души отменять в теле человека природные автоматические реакции. Л.С.Выготский исходил из невозможности объяснить высшие психические действия в рамках функционирования индивидуального мозга, Напротив, он вынес проблему в сферу межиндивидуальную или, точнее, в то из нее, что внедряется в самого индивида, проникает "извне - внутрь". А это и есть прежде всего речь, речевые знаки. Структура поведения ребенка определяется моделью, где действие разделено между двумя людьми: мать говорит ему: "На мячик", "Дай мячик", - он тянется к мячу; в более позднем возрасте он сам говорит "мячик", называет, фиксирует словами предметы, к которым тянется и с которыми манипулирует: он вобрал в себя оба полюса, ранее разделенные между двумя действующими лицами. Так "интерпсихическое действие превращается в его интрапсихическую структуру". Слова, указания, запрещения, которые он раньше слышал от других, становятся его внутренними средствами организации психической деятельности. В свою очередь, ребенок сначала регулирует свое поведение внешней речью, сигнализирующей нужный порядок действий и формулирующий его программу. На следующем этапе эта развернутая речь сокращается, принимает характер внутренней речи, свернутой по своему строению, предикативной по форме. И эта внутренняя речь оказывается достаточной, чтобы сформулировать намерение, наметить схему дальнейших действий и развернуться в программу сложной деятельности. Далее наступает стадия перехода от внутренней речи к интериоризованной. Последняя уже в наименьшей мере вербальна или вербализована: слова превратились в мотивы, в нормы поведения, в воспроизведение прежней схемы поступков, знаки - в значения. Ho ключ к высшим психическим функциям, к их подлинно научному причинному объяснению, к раскрытию их механизма Выготский справедливо усмотрел в речи, в языке, во второй сигнальной системе, отличающей человека. Под влиянием второй сигнальной системы коренным образом меняется восприятие, формируются новые виды памяти, создаются новые формы мышления (если употреблять слово мышление в широком смысле). Речь - сначала внешняя, а затем и внутренняя - становится у человека важнейшей основой регуляции поведения. Возможность мыслить восходит в сферу отношений индивида не только с объектами, но с другими индивидами, при этом акт мысли есть акт или возражения или согласия, как и речь есть акт или побуждения или возражения. Глубочайшая генетическая связь мышления с речевой деятельностью выявляется такими экспериментально установленными фактами, как соучастие в актах мышления дыхательной активности (компонента речевой деятельности), как затрудненность или невозможность акта мышления при зажатом (ущемленном) языке. Однако для этого надо распространить тот же принцип речевой детерминированности на такие явления психики человека, как мир восприятия (прием сигналов из внешней среды) и на мир деятельности (воздействий на внешнюю среду). Только тогда не останется психологического полифункционализма, останется наука о единой человеческой психике при всей многогранности ее проявлений. В старой классической психофизиологии дело выглядело довольно просто: оптические, акустические и прочие раздражения падают на соответствующие органы чувств - своего рода экраны; затем эти отпечатавшиеся образы передаются афферентными нервными путями в нижние отделы мозга, наконец оттуда - в соответствующие зоны коры, которые в свою очередь как пассивный экран отпечатывают целые структуры или отдельные элементы внешнего мира, служащие основой для появления субъективных образов. Активный источник подачи информации - внешний мир, пассивный приемник - нервная система и нижний этаж психики (ощущения, восприятие). Но теперь ясно, что уже и на уровне животных это не так. На всех без исключения афферентных, т.е. центростремительных нервных путях, обнаружены волокна и обратного, т.е. центробежного, или нисходящего характера. Следовательно, ход сигналов с нервной периферии к центру корректируется, регулируется, настраивается из центра. А в центральных аппаратах, в коре головного мозга, выяснилась механика работы анализаторов, они могут дробить целые воспринимаемые образы на миллионы деталей, составных частей и могут подвижно соединять эти элементы - все это благодаря наличию в центральной нервной системе разных групп высокоспециализированных нейронов. Одни реагируют только на крайне детальные свойства раздражителей, предельно "дробят" мир. Есть другие, мультимодальные нейроны, реагирующие сразу на многие раздражения (например - на любые зрительные или на приходящие из разных органов чувств: зрительные, слуховые, кожные, кинестетические, вестибулярные), они тем самым занимаются их склеиванием, сочетанием. Есть нейроны, которые реагируют исключительно на изменение прежде полученных сигналов, т.е. сопоставляют следы с новыми раздражениями и реагируют на "новизну" - на не узнавание. Вся эта гигантски сложная работа клеток мозга приводит не только к тому или иному двигательному рефлексу, но посылает возбуждающие или тормозящие сигналы на рецепторы. Рецепция, следовательно, есть не пассивное восприятие среды, а работа, деятельность нервной системы, в том числе периферийных ее органов, например глазного яблока, зрачка, сетчатки. У животных этот механизм служит в конечном счете для того, чтобы привязать какой-либо данный раздражитель к тому или иному безусловному рефлексу, инстинкту или, напротив, отдифференцировать его от этого рефлекса. Узнать сигнал, частично изменившийся, но и не поддаться несущественному сходству, случайной смежности. У человека же этот механизм физиологии высшей нервной деятельности подчинен иной регуляции. Все психологи сходятся на утверждении общественной сущности психического, но она оказывается затем внутренне присущей отдельному индивиду. Поскольку же общественные определения оказываются уже изнутри присущими свойствами сознания, психики, деятельности и т.д. индивида, то нет необходимости в постоянном учете его общественной связи с другими людьми. Возникает иллюзия, что индивид, как таковой, является исходной точкой различных определений, что и отношение к миру, и отношение к общественному богатству и т.д. могут осуществляться изолированным индивидом. Именно поэтому познанию индивида приписываются особенности познания, присущие всему человечеству в целом, а деятельности отдельно взятого индивида - признаки деятельности, присущие только человеку вообще - ее целесообразный, творческий, продуктивный характер и т.д. Отдельный индивид ни в плане познания, ни в плане действия не противостоит один на один бытию, а выступает лишь участником общественно организованного целого. При этом психическая деятельность по самому смыслу своей основной функции является деятельностью, включающей индивида в общество, обеспечивающей общение с другими людьми. Будучи по способу своего существования привязанной к индивиду, психическая деятельность принципиально не может рассматриваться как направленная на регуляцию деятельности индивида в его отдельности и изолированности. Если с самого начала не признать за психическим общественной функции коммуникации, общения, отношения и т.д., то станет практически невозможным понимание того, каким образом общественные отношения, не зависящие от индивидов, приводят их в действие как реальные живые существа. Ключевым явлением человеческого труда выступает подчинение воли работающего, как закону, определенной сознательной цели. На языке современной психологии это может быть экстероинструкция (команда) или аутоинструкция (намерение, замысел). Некоторые авторы настойчиво развивают идею так называемой ретардации - врожденного недоразвития у человека системы наследственных инстинктов как его отличительную черту, объясняющую его отщепление от мира животных. Якобы отсутствие у человека точных инстинктивных реакций на определенные ситуации, присущее его природе, как раз и позволило ему выйти из-под жесткой биологической детерминированности, предопределенности реакций на среду, которая властвует над остальными животными. Но не смотря на то, что в общем и целом инстинкты уничтожены "в процессе очеловечения", акцент надо было сделать на вопросе - что же их разломало, какой молот смял их при рассматриваемом сравнительно быстром переходе от палеоантропа к неоантропу? Тем новым регулятором, который снова и снова отменял, тормозил, аннигилировал веления наследственных инстинктов, была вторая сигнальная система - речевое взаимодействие людей. Разумеется, у человека возможна выработка условно-рефлекторных связей между материальным сигналом и двигательной или вегетативной реакцией совершенно без посредничества слова и совершенно помимо сознания. Обильные эксперименты подтвердили это, а значит, и наличие фундамента в лице безусловных рефлексов, в том числе сложных. Но вне лабораторных условий такого прямого замыкания связей почти не бывает - слово или заменяющие его знаки гораздо эффективнее и подвижнее в качестве условного раздражителя.
Энгельс в своей работе "Роль труда в процессе
превращения обезьяны в человека" различал три ступени в процессе этого
превращения:
Не всякая жизнедеятельность, не всякий процесс,
совершающийся между организмом и природой, может быть назван трудом. Согласно
точному смыслу слова, труд налицо там, где есть не только процесс (или субъект)
труда и предмет труда, но и третий элемент, средство (и как частный случай -
орудие) труда. Только при наличии и этого третьего элемента понятие "труд"
допустимо применять. В рамках этого общего определения труд и может быть разбит
на две основные формы: Если постараться представить себе, как полуприручение и приручение животных могло протекать на практике, надо выдвинуть на первое место общение палеоантропа с детенышами животных, может быть, похищение их и вскармливание. Именно лабильность и адаптивность нервной деятельности в раннем онтогенезе животных представляли палеоантропу колоссальное многообразие и могущество средств их "воспитания". Для многих инстинктов в раннем онтогенезе еще не включены "пусковые механизмы", например подражание взрослым особям своего вида; поэтому эти инстинкты в раннем детстве могут быть полностью или частично погашены. С другой стороны, как мы уже знаем, имитативность особенно сильно действует в раннем возрасте. А став взрослыми, эти хорошо прирученные особи сохраняли, естественно, контактность, тормозимость, редуцированность некоторых инстинктов и могли служить буфером между себе подобными и палеоантропами. В современной человеческой речи в отличие от звуков, издаваемых животными, господствуют звуки, производимые струей выдыхаемого воздуха; животные, напротив, как правило, используют вдыхаемую струю. Но дело в том, что и во всех человеческих языках инспираторные звуки используются в качестве междометий или в обращении к животным. Это дает основание считать такие звуки остатком древнейшей стадии. Следующий логический шаг и ведет к представлению, что древнейшая "звуковая речь" адресовалась не от человека к человеку, а от человека (точнее - его предка) ко всевозможным иным животным. Ныне в обращении с животными мы употребляем не только эти оставшиеся от прошлого вдыхательные звуки, но и особые интонации, недопустимые по отношению к людям. Подражая видовым голосам животных, в немалой части представлявшим собой неадекватные рефлексы, палеоантроп был вооружен сильным и небывалым оружием: он вызывал их имитативно-интердиктивную реакцию. Овладение этой специфической формой дистанционного торможения образует тот фундамент, на основе которого для человека оказался возможным переход от первой сигнальной системы (безусловные и условные рефлексы) ко второй - человеческой речи и, соответственно, к мышлению. Множество ученых доказывали, что человеческое мышление не является линейно нарастающим от животных предков свойством. Напротив, оно и в антропогенезе, и в онтогенезе у ребенка сначала вредно для каждого индивидуального организма, делает его беспомощнее по сравнению с животным. Лишь дальнейшее его преобразование понемногу возвращает ему индивидуальную полезность. Так как же, если исключить всякую мистику, объяснить это "неполезное" свойство? Ведь естественный отбор не сохраняет "вредных" признаков. А нейтральным признаком данное свойство не назовешь. Возможно лишь одно объяснение: значит, оно полезно не данному организму, а другому, или другим, полезно всему виду в целом. В отличие от животного, человек не противостоит физической реальности непосредственно, один на один, человек всегда является частью общества. Поэтому наряду с индивидуальным сознанием человека существует и феномен общественного сознания, соединяющего людей в единое целое. Общественное сознание (как и индивидуальное) в принципе должно адекватно отражать реальную обстановку, приспосабливаться к ее изменениям. Положение, что бытие определяет сознание, верно только отчасти. Сознание, как таковое, отделено от реальности и представляет самостоятельный объект, изменяющийся по своим законам. В частности, общественное сознание на каком-то этапе может носить иррациональный характер, подобно тому, как человек может жить в иллюзорном мире субъективной реальности. В общественном сознании можно выделить три структурных уровня: верхний, основной и глубинный. К верхнему уровню можно отнести общественное мнение, которое носит изменчивый характер, относительно неустойчиво и имеет сравнительно малое время жизни. Основной уровень является аналогом картины мира у отдельного человека. О нем говорят как о парадигме. Этот термин характеризует установившуюся систему понятий, взглядов, мировоззрения общества в целом. Парадигма обладает большой устойчивостью, а эволюцию общественного сознания можно представить как последовательный процесс скачкообразных переходов от одной парадигмы к другой. Процесс же отхода от существующей парадигмы может длительное время протекать незаметно, скрыто. Глубинный уровень (или подоснову общественного сознания) можно сравнить со слоями индивидуального сознания, формируемыми в раннем детстве и накладывающими свой отпечаток на всю жизнь. Тогда появляются символы и образы, лежащие в основе конкретного мышления человека. Данный уровень находит свое выражение в морали, идеалах, целях, ценностях, понятиях добра и зла, а также в духовных традициях народов. Он очень устойчив и при изменении парадигмы меняется незначительно. Общественное сознание не статично, оно непрерывно меняется. Изменение окружающего мира и изменение сознания в прошлом - это история, а прошлое неразрывно переходит в настоящее. Для общества временной интервал, отделяющий историческое прошлое от относительного (которое можно определить как современный период или настоящее в расширенном смысле слова) составляет примерно 40-50 лет. Это период, доступный непосредственному восприятию общества в целом, за который человек, вышедший из школьного возраста, вступает в пенсионный. То, что лежит за его пределами, уходит за горизонт. Данная характеристика играет принципиальную роль при анализе изменений общественного сознания и методов воздействия на него. Сознание и отдельного человека, и общественное сознание должны исходить из окружающей реальности, из бытия, иначе действия человека или общества в целом будут аномальны, неадекватны реальности. Однако с созданием информационного общества ситуация меняется. В каждом доме есть телевизор, доступны радио и печать, и мозг человека подвергается непрерывному воздействию СМИ, причем это может не иметь никакого отношения к реальности. Даже сами технические средства СМИ, безотносительно к содержанию передач, опасны для человека. Педиатры во всем мире трубят тревогу по поводу телевизионной зависимости маленьких детей. Ребенок, привыкая к мозаичной форме телепрограмм, к постоянному мельканию логически мало связанных между собой картинок, приобретает стойкие дефекты физического развития и особенно психики. Ученые выявили более 15 различных заболеваний и серьезных аномалий, вызываемых пребыванием детей перед телевизионными экранами. Среди них ожирение, повреждение сетчатки глаза, аутизм (болезнь, при которой человек замыкается в себе) и даже некоторые виды диабета. Настораживает так же распространение феномена "телевизионной" семьи, в которой содержание всех отношений между членами семьи крайне редуцировано и в основном построено только вокруг и по поводу телевизионных передач. Точнее, редукции и деградации подвергаются как сами отношения, так и та семейная совместность, которая этими отношениями порождается. Отношения между членами "телевизионной" семьи (неважно, полная она или нет) весьма упрощены, их содержанием становятся лишь очень непосредственные, в основном экономические аспекты жизни семьи. Тем не менее, средства массовой коммуникации продолжают формировать массового человека нашего времени. Массовый человек импульсивен, переменчив, способен лишь к относительно краткосрочным программам действия. Он часто предпочитает иллюзии действительности. Одновременное распространение противоречивых взаимоисключающих суждений затрудняет адекватную ориентацию, порождает безразличие и апатию, провоцирует некритичность, возникает социальная дезориентация: большее впечатление производит не аргументированный анализ, а энергичное, уверенное, пусть и бездоказательное, утверждение. Восприятие формируется не книжной, как раньше, а экранной культурой. На этом фоне отмечается снижение способности к концентрации, потребность в быстрой и частой смене впечатлений, ослабление памяти. Человек в наше время живет в информационном поле. Он получает самую свежую информацию со всех концов планеты, но только ту, которую предоставляют СМИ. Любой деятель только тогда существует для масс, если он подается в СМИ. Реальность может отходить на второй план, играть подчиненную роль. Находясь часто в мире оторванных от реальности символов, люди могут идти даже против своих собственных интересов. В этом смысле человек не является свободным, тем более, что отработан ряд способов эффективного информационного воздействия. Для них существует термин - промывание мозгов (Brain washing). С помощью СМИ может осуществляться зомбирование людей, создание пассивного послушного человека, превращение народа в легко управляемую массу. В этом плане разговоры о свободе, демократии, возможности волеизъявления при выборах являются мистификацией. СМИ уже давно не являются независимыми средствами контроля за общественной жизнью, а представляют собой инструмент массового психологического воздействия на общество. Психическое развитие ребенка, утверждал мудрый психолог Л.С. Выготский, совершается не от индивидуального к социальному, а от социального к индивидуальному: он социален уже с первых слов. Это приложимо и к психическому преобразованию людей в истории: они социальны уже с ее начала, индивид же с его мышлением - продукт интериоризации, обособления от первичной общности. У приматов объем мозга новорожденного достигает 70% мозга взрослой особи и в момент рождения он практически готов к функционированию, оставшиеся 30% набираются за несколько месяцев. У человека объем мозга к моменту родов составляет только 20% взрослой величины, а процесс его роста заканчивается лишь к 23 годам. Кроме того, у человека еще на протяжении двух лет после рождения развитие мозга продолжается с той же скоростью, что и во внутриутробный период. Именно развитие мозга под влиянием окружающих ребенка людей и делает человека человеком. Дети, вскормленные животными, ни когда не становились полноценными людьми. С юридической точки зрения разумный человек - дееспособный, т.е. способный предвидеть результаты своих действий. Но разум не появляется скачкообразно и не остается неизменным в течение жизни человека. Общепринято считать разумным человеком того, кто освоил хотя бы один разговорный язык, хотя бы один стереотип поведения в бытовых ситуациях и хотя бы начальный уровень абстракций (например, может отличать "дерево", как понятие, от конкретного дерева). Эти способности соответствуют уровню дошкольного воспитания. Следующий уровень - среднее образование включает в себя набор из нескольких стереотипов поведения и умение использовать их в конкретных ситуациях, навыки владения не только устной, но и письменной речью, знания и умение работать с математическими объектами и некоторыми научными понятиями (средний уровень абстракций). Дошкольник, выпускник средней школы, человек занятый производством материальных или духовных ценностей - это ступени развития разума по восходящей линии. Но кроме развития существует и деградация разума, начинающаяся с безделья, алкоголизма, наркомании. С развитием разума тесно связана проблема свободного времени - с одной стороны свободное время есть необходимое условие возможности развития, а с другой стороны не используемое для развития свободное время - обязательное условие деградации разума. Каждая ступень эволюции - противоречие с предыдущей. Так и разум находится в противоречии с биологической природой человека. Получая одно неизбежно теряется другое. Новое перспективней, оно дает больше возможностей, но появляется проблема правильного выбора и опасность неправильного выбора. Старое же привычней, человек к нему уже приспособился и опытным путем решил проблему правильного выбора. Приспособится ли человек к разуму, покажет будущее. Материя и сознание связаны отношением первичности - материя первична, но они не связаны отношением причинности - материя не является причиной сознания. Материя является всего лишь необходимым условием для существования и развития сознания, но не является достаточным условием. Тем не менее, у Природы в запасе миллиарды лет и мириады планет, не на одной, так на другой, но обязательно вспыхнет искра разума и эволюция эволюции материи продолжится.
Маленький философский
словарик.
МЫШЛЕНИЕ
- способ действия объектов, обладающих сознанием, активный процесс отражения
объективного мира в понятиях, суждениях, теориях и т. п., связанный с решением
тех или иных задач, с обобщением и способами опосредствованного познания
действительности. Материальные физиологические механизмы мышления исследуются
физиологией высшей нервной деятельности. Однако мышление, находясь в неразрывной
связи с мозгом, не может быть полностью объяснено деятельностью физиологического
аппарата. Мышление возникает в процессе производственной деятельности людей и
обеспечивает опосредствованное отражение действительности. Оно имеет
общественную природу и по особенностям возникновения, и по способу
функционирования, и по своим результатам. Это объясняется тем, что мышление
существует лишь в связи с трудовой и речевой деятельностью, характерной лишь для
человеческого общества. Поэтому мышление человека осуществляется в теснейшей
связи с речью, и результаты его фиксируются в языке. Результатом процесса
мышления всегда является та или иная мысль. Способность мышления к обобщенному
отражению действительности выражается в способности человека образовывать общие
понятия. Образование научных понятий связано с формулированием соответствующих
законов. Способность мышления к опосредствованному отражению действительности
выражается в способности человека к акту умозаключения, логического вывода,
доказательств. Эта способность чрезвычайно расширяет возможности познания. Она
позволяет, отправляясь от анализа фактов, доступных непосредственному
восприятию, познавать то, что недоступно восприятию с помощью органов чувств.
Понятия и их системы (научные теории) фиксируют (обобщают) опыт человечества,
являются концентрацией знаний людей и отправным пунктом для дальнейшего познания
действительности.
СОЗНАНИЕ
- высшая форма такого свойства материи, как отражение. Сознание представляет
собой единство психических процессов, активно участвующих в осмыслении человеком
объективного мира и своего собственного бытия. Оно возникает в процессе
трудовой, общественно-производственной деятельности людей и неразрывно связано с
языком, второй сигнальной системой. Человек с самого рождения попадает в мир
предметов, созданных руками предшествующих поколений, и формируется как таковой
лишь в процессе обучения целенаправленному их использованию. Способ его
отношения к действительности определен не непосредственно его телесной
организацией (как у животных), а приобретаемыми только через общение с др.
людьми навыками предметных действий. Человек постольку выделяет и
противопоставляет себя объективной действительности, поскольку отличает себя от
своей жизнедеятельности и ее предмета, оценивая их мерой исторически накопленных
знаний. Именно потому, что человек относится к объектам с пониманием, со
знанием, способ его отношения к миру и называется сознанием. Без понимания, без
знания, которое несет с собой общественно-историческая предметная деятельность и
человеческая речь, нет и сознания. Любой чувственный образ предмета, любое
ощущение или представление постольку являются частью сознания, поскольку они
обладают определенными значением и смыслом.
РАЗУМ
- творческая познавательная деятельность, раскрывающая сущность
действительности. Рассудок и разум - философские категории, выражающие
определённые способы теоретического мышления.
ЯЗЫК
- знаковая система любой физической природы, выполняющая познавательную и
коммуникативную функции в процессе человеческой деятельности. Язык включает в
себя набор знаков (словарь) и правила их употребления и интерпретации
(грамматику). Под естественным языком- понимается язык повседневной жизни,
служащий формой выражения мыслей и средством общения между людьми. Искусственный
язык создается людьми для каких-либо узких потребностей (язык математической
символики, язык физических теорий, различные системы сигнализации и т. д.). |